вскрывается новое замечательное качество мопассановского критического реализма - его заразительный и бодрый юмор

    Подобно Флоберу, Тургенев отнесся с большой симпатией к Мопассану, помогал ему советами, просматривал его рукописи. Периодом их наибольшего сближения было время после смерти Флобера, закат жизни Тургенева, 1881 - 1883 годы. В эту пору Мопассан уже много печатался, но материально был еще очень стеснен. Тургенев связал его с русским журналом «Вестник Европы», содействовал появлению в этом журнале его первых переводов, горячо приветствовал его роман «Жизнь».

    С другой стороны, очень многие рассказы Мопассана и его роман «Жизнь» написаны в иной, объективной, внешне безоценочной манере: художник как бы только желает со всей точностью обрисовать жизненное происшествие, со всей тщательностью воспроизвести поступки и поведение своих персонажей, но стоит словно в стороне, воздерживаясь от личных оценок и предоставляя читателям самим сделать нужный вывод.

В 1883 году вышел первый роман Мопассана, «Жизнь», заслуживший высокую оценку Тургенева и Льва Толстого.
       Мопассан рассказал в этой книге историю печального жизненного пути одной женщины, связанную с обстоятельствами постепенного упадка и разложения ее семьи. В социальном плане романа речь идет о гибели дворянско-поместного мира и его культуры, уничтожаемых развитием капиталистических отношений.
       Гибель старого, патриархального уклада жизни, отдельные представители которого - персонажи романа барон де Во, аббат Пико - выказывали гуманность, доброту, терпимость и относительную широту взглядов, вызывала некоторое сочувствие художника; Мопассан и в ряде рассказов несколько поэтизировал иные стороны былой дворянской культуры («Волк», «Вдова», «Советы бабушки»). Впрочем, отношение Мопассана к современному ему дворянству было остро-критическим, как к классу тунеядцев, циничных прожигателей жизни, реакционеров и бездарностей в политике (в данном случае особенно поучительна уничтожающая характеристика маркиза де Фарандаль в «Сильна как смерть»).
       Противопоставляя «Жизнь» сборнику «Заведение Телье», вызвавшему его отрицательное мнение, Лев Толстой писал: «Тут уже смысл жизни не представляется автору в похождениях различных распутников и распутниц, тут содержание составляет, как и говорит заглавие, описание жизни загубленной, невинной, готовой на все прекрасное, милой женщины, загубленной именно той самой грубой, животной чувственностью, которая в прежних рассказах представлялась автору как бы центральным, надо всем властвующим явлением жизни, и все сочувствие автора на стороне добра». И далее: «Чувствуется, что автор любит эту женщину и любит ее не за внешние формы, а за ее душу, за то, что в ней есть хорошего, сострадает ей и мучится за нее, и чувство это невольно передается читателю. И вопросы: зачем, за что погублено это прекрасное существо? Неужели так и должно быть? - сами собой возникают в душе читателя и заставляют вдумываться в значение и смысл человеческой жизни» [1].
       Героиня романа Жанна - один из привлекательнейших женских образов в творчестве Мопассана. Однако те страдания, на которые обречена Жанна, отнюдь не ограничиваются причинами личными и семейными, а восходят к общим историко-социальным предпосылкам. Растущее с годами духовное одиночество Жанны определено не только тем, что она чужда укрепляющимся буржуазным отношениям с их торгашеством и бесчеловечием, но и тем, что она не может найти близких ей по духу людей среди других представителей дворянско-поместного мира, то замыкающихся в кастовом высокомерии, то отпугивающих ее своей реакционной ограниченностью или зверским обликом.
       Беспрестанные несчастья, обрушивающиеся на Жанну, - смерть матери, второго ребенка, мужа, отца - обостряют одиночество героини романа и заставляют ее особенно мучительно переживать процесс постоянной утраты своих дорогих иллюзий. Женщина эпохи романтизма, Жанна любит жить в мечтах, к чему ее так располагает размеренный и сонный поместный быт. Ни монастырское воспитание, ни семья не подготовили ее для жизни деятельной. Девушкой Жанна живет иллюзиями об ожидающем ее празднике жизни, прекрасном, как восход солнца, иллюзиями о великой любви, которая выпадет на ее долю, о счастливом супружестве. Став матерью, она живет иллюзиями о сыне, будущем великом человеке... Как только одни из этих иллюзий погибали, на смену им приходили другие, чтобы погибнуть в свой черед. Рождение иллюзии, за которую Жанна цепляется, как бы находя в ней смысл своего существования, и утрата ее - в этом проходит вся ее жизнь.
       Хотя Мопассан и в некоторых предшествовавших рассказах уже говорил о том, как часто присуще людям жить иллюзиями и утрачивать их, нельзя думать, что в своем романе он только и хотел доказать, что в рождении и гибели иллюзий состоит все человеческое существование. Нет, с зоркостью художника-реалиста Мопассан показал, что такого рода жизнь типична для Жанны как собирательного образа прекрасных в своем роде, но бездеятельных, инертных женщин из дворянско-поместной среды. Тот читатель, который легко поддается очевидному состраданию Мопассана к его героине, убежден, что писатель только любит ее и никогда ни в чем не осуждает. Однако это заключение неверно, ибо оно сделано без учета той скрытой иронии, которая всегда присуща произведениям Мопассана, написанным в объективной манере. Мопассан действительно любит Жанну, любит всю прелесть ее женского облика и, в частности, ту ее высокую человечность, которая еще не изуродована буржуазными влияниями, а, напротив, мужественно противостоит им. Но все это не исключает критического отношения писателя к Жанне, которое нетрудно уловить в ряде эпизодов романа и которое нарастает к его финалу.
       К концу романа Жанна остается беспомощной, растерянной, полунищей старухой и считает себя несчастнейшей из женщин. И тут попечение о ней добровольно принимает на себя ее бывшая служанка Розали.
       Демократизм Мопассана, часто побуждавший его в изображении жизненных явлений придерживаться народных оценок, народной мудрости, ясно проявляется и в этом романе. «А что бы вы сказали, - говорит Розали в ответ на жалобы Жанны, - если бы вы должны были вставать каждый день в шесть часов утра и ходить на поденщину? Однако ведь много таких женщин, которые вынуждены делать это, а когда они становятся старыми, то помирают от нищеты». Какая резкая и беспощадная правда в этих словах! Немало было горестей у Розали, но от всех горестей ее исцеляла работа, и в отличие от Жанны она воспитала своего сына не в безделье, а в здоровом крестьянском труде.
       Как приговор самого Мопассана над праздной и бездеятельной жизнью дворянства и даже над лучшими его представителями, какими в романе были Жанна и ее отец, как приговор, основанный на народной мудрости, звучат заключительные слова романа, произнесенные тою же Розали: «Жизнь, что ни говорите, не так хороша, но и не так плоха, как думают».
       В середине 80-х годов в творчестве Мопассана чрезвычайно усилились мотивы социального протеста. Чем с большей ясностью вскрывалось истинное лицо Третьей республики, чем больше вызывающе-скандальной и преступной становилась деятельность республиканцев-оппортунистов, чем более определялись негодующие и мятежные настроения обманутых народных масс, тем все явственней насыщалось страстным протестом творчество Мопассана, приобретала обостренно-разоблачительную силу его социальная сатира. Но одновременно с этим тускнела жизнерадостность писателя, угасал его юмор, все ощутимей становилось его тоскливое, горькое настроение.
       Политический идеал Мопассана был утопичен. Писатель не являлся врагом республиканского строя во Франции, но вслед за Флобером ратовал за «аристократическую республику». Стоя вдалеке от политической борьбы, выражая к ней по примеру того же Флобера равнодушно-пренебрежительное отношение, Мопассан мечтал о том, чтобы у власти находилась интеллектуальная верхушка страны, аристократия ума и таланта, или, по его выражению, «мыслящая аристократия». «Под аристократией, - писал он, - я подразумеваю не знать (то есть не дворянскую аристократию. - Ю. Д.), но тех, наиболее интеллигентных, образованных и умных людей, ту выдающуюся группу, которая является ядром общества. Республика вполне может быть аристократической, если интеллектуальная верхушка страны является и верхушкой правительства».
       Принцип единовластия казался Мопассану чудовищным, ограниченное голосование - несправедливостью, а всеобщее голосование - бессмыслицей. В конце концов он стоял все-таки за всеобщее голосование как за меньшее из зол, но считал, что в существовавшем применении оно приносит больше вреда, чем пользы, так как такое голосование было связано с подачей голосов на местах за местных же политических «светил», нередко оказывавшихся реакционерами и тупицами. Салтыков-Щедрин с негодованием говорил в 70-х годах о «толстомясых буржуа, которых нагнал в палату со всех концов Франции пресловутый scrutin d'arrondissement (голосование по окружным спискам. - Ю. Д. ), выдвинувший вперед исключительно местный элемент» [2]. В дни Парижской коммуны этот «местный элемент» печально прославился под именем «деревенщины».
       Недовольство Мопассана было направлено против буржуазной демократии, лживость и формализм которой не составляли тайны для писателя. Поэтому, если он хотел, чтобы от имени его родины говорило не «невежественное большинство», а ее лучшие, одареннейшие люди, это вовсе не свидетельствует об антидемократизме Мопассана. Он ненавидел чванных буржуа, которых «мутит от одного вида трудового и пахнущего человеческой усталостью народа».
       С течением времени Мопассан убедился, что в капиталистическом строе «мыслящая аристократия» тоже глубоко заражена его пороками. «Я бы отнюдь не протестовал, - писал он в 1890 году, - против пришествия к власти и воцарения настоящих ученых, если бы сама природа их трудов и открытий не убеждала меня в том, что они прежде всего ученые от коммерции».